Александр Кудрявцев - Я в Лиссабоне. Не одна[сборник]

— O, mon Dieu! Альбер, что вы делаете?!

Далее этого, впрочем, протест не пошел. Котов с пылающей физиономией спустил Belle Maman брюки до полных колен и жадно припал к обнаженным местам. Потом развернул мадам к себе задом. Роль, намеченная ему Венсаном, оказалась впору. Изабель еще пару раз повторила свое «о, mon Dieu!», когда русский художник порывисто принялся лобызать ее ягодицы. Но когда он, жарко дыша, повел себя еще более радикально, она почему-то замолчала. Мягкая своевременная покорность, проявляемая гранд-дамами, всегда покоряет более, чем их пасмурное чувство достоинства. Котов даже позабыл о наставлениях опытного друга — настолько он был захвачен процессом. Изабель была при этом достаточно сдержанна, но по ее отрывистому дыханию он мог догадаться, что процесс не лишен приятности и для нее. Десятью минутами позже они очутились на одном из диванов, уместившись чудом — лицом к лицу. Изабель так и не избавилась от джемпера, задранного до подмышек.

— Ты просто класс! — пробормотал Котов, сжимая ее спину и тут же сознавая, что говорит по-русски. Но она улыбнулась. Может, поняла последнее слово.

Котову было теперь хорошо и уютно. Он гладил спину и бедра тетушки, блаженно жмурясь. С улицы доносился плеск воды.

Его внезапно заинтересовало одно обстоятельство:

— А что, с Венсаном… как-то по-особенному хорошо?

Изабель свела брови:

— Понятия не имею. Да с чего ты решил? Он — игрушка Ингрид. Я не играю чужими игрушками.

— Я так понял, Ингрид иногда дает поиграть подругам.

— Перестань! Это не для меня. Кроме того. есть и другие соображения. Ладно, слушай, я сейчас свалюсь на пол. На этом диване можно сидеть, но не лежать.

Она встала, взяла с низкого стеклянного столика пачку дамских сигарет и вернулась на соседний диванчик. Положив ногу на ногу, закурила.

— Ты не против?

— Кури, пожалуйста! Слушай, тебе очень идет — в одном джемпере. У тебя красивые ноги.

— Полноваты, если честно.

— и красивая попа.

— Что, правда?

— О! Абсолютная правда!

— Приятно слышать это от художника. Ты ведь художник?

— Я-то? Да…

— На мне, кстати, было очень красивое белье. Примерно такое носит Катрин Денев. Жаль, ты совершенно не присмотрелся!

Тетя Изабель озорно улыбалась. Котов потянулся:

— Знаешь, как говорят русские художники — не трусы красят попу. По-французски звучит как-то не очень. Ну ладно. А что ты там хотела сказать о Венсане?

— Ничего.

— Нет, правда, что?

— У тебя какие-то планы в отношении него?

— Да нет, — помотал головой Котов, — какие планы? Просто так. Просто любопытно.

Он подсел к ней и приобнял. Она улыбнулась и пустила в сторону тонкую струйку дыма.

— Тебе просто любопытно. А я смотрю на это по-своему. У меня сын всего на четыре года старше Венсана.

— Он учится?

— Кто — сын? Он не учится, он уже работает. В Лионе. У меня есть еще и дочь, она на год постарше. Она живет в Марселе.

— А внуков еще нет?

— Внуков нет. Дочь в точном соответствии с твоей теорией замуж не торопится.

— Слушай, — Котов возвысил голос, — тебя ведь можно считать очень свободным человеком! Ну, по моим представлениям.

— Да. Вероятно, ты прав. И что?

— И какие приоритеты в жизни свободной женщины? Что теперь в твоей жизни главное?

— Я понимаю, на что ты намекаешь. Ну да, на первом месте, наверное, был бы секс. Но с ним, видишь ли, есть кое-какие проблемы… Ты вспоминал тут Катрин Денев. Она хоть и старше меня на 10 лет, но на нее сохраняется довольно высокий спрос. А я в основном сижу здесь, в горах, и в город выбираюсь нечасто. Зато есть много времени заботиться о здоровье. И еще, конечно, дом отнимает время. Вот так.

— Это дом твоего мужа?

— Да, первого мужа. Он умер восемь лет назад, ему только исполнилось 52. А со вторым — не сложилось. А ты не женат?

— Пока нет. И даже не планирую, — твердо сказал Котов.

Они уезжали в девятом часу вечера. К машине, на нижнюю террасу спустились вместе с ними хозяйка — тетя Изабель и Ингрид. Долговязая Бьянка осталась торчать в одной из гостиных у телевизора и провожать их не вышла, что Котова почему-то не удивило. Хозяйка виллы была в приподнятом настроении, а Ингрид, похоже, грустила.

На обратном пути по той же горной дороге опытный Алекс закладывал такие виражи, что у Котова начинал тревожиться желудок. Венсан, напротив, был очень доволен. Габариты шоссе сияли во тьме пунктирами — вереницами светляков, упрятанных в бордюры. Ветер свистал. Время от времени машина определенно намеревалась вылететь за пунктиры в пустоту. До Вентимильи им, впрочем, посчастливилось доехать. Сворачивая с автострады к морю и к городу, Алекс коротко осведомился:

— Куда вас?

— В старый город, — сказал Венсан, — к «Рыбаку».

Взбирающийся на холм старый квартал Вентимильи нежно светился розовым светом. Алекс остановил машину напротив узкой щели между стен двух древних домов: щель как порядочный переулок имела название на белой табличке и начиналась каменной лестницей. Дождавшись момента, когда Венсан вылез, Алекс обернулся через сиденье к Котову:

— Подожди секунду. Изабель просила передать тебе письмо.

Котов принял аккуратный длинный конверт. Венсан, стоя в двух шагах, прищурясь, наблюдал. Зимний вечер оседал холодной дождевой пылью.

Они одолели три марша древней лестницы меж закопченных стен, свернули в темноватый переулок, уставленный мотоциклами, и метров через сто оказались на крохотной мощенной булыжником площади, образованной перекрестком. В угловом доме над входом в кафе светился фиолетовый якорь. На мокрых булыжниках мерцали лиловые отсветы. Заведение показалось Котову тесным, грязноватым и прокуренным, хотя, вероятно, не лишенным некоторого уюта. Оценить его можно было именно в зимний вечер — сырой и ветреный. Бармен из-за стойки приветствовал французского гостя с неожиданной сердечностью.

— Люблю итальянские кабаки, — философствовал Венсан, разглядывая на свет рюмку с коньяком, — и городишки их люблю.

— Французские города разве хуже?

— Французские слишком лощеные. Итальянские, наверное, грязнее, обшарпаннее, но они… знаешь, настоящие. Ну да. Не знаю, как сказать по-другому — настоящие, понимаешь меня?

— Кажется, да. — Котов покивал. Венсан, избывающий приятное, легкое утомление, был как хирург после удачной операции: пил блаженно-мелкими глотками коньяк и жаловался на боль в правой кисти. Котов попытался вспомнить, кого и как юный эллин ублажал правой рукой, но так и не вспомнил.

— Чего там тебе пишет тетушка Изабель? — поинтересовался Венсан с искусной небрежностью.

Котов после короткой заминки извлек и распечатал конверт. Там прятались две купюры по 100 и 50 евро.

— Пишет все то же, что и всегда, — констатировал Венсан. Котов в смущении вертел конверт в пальцах. Он искренне полагал, что его разговор с тетей Изабель увел их отношения из коммерческой плоскости.

— Это… это обычная сумма за эскорт-услугу? — уточнил он.

— Более чем обычная, — несколько двусмысленно ответил Венсан, улыбаясь, — она оценила тебя на… удовлетворительно. Ну, слабенько. Понятное слово?

— Понятное.

— Но зато ты сможешь написать классный очерк, теперь материал есть. Чего у тебя такая озадаченная морда? Твой таблоид должен быть доволен. Или тебе обидно то, что я сказал?

— Да что за ерунда, — возмутился Котов. Хотя на самом деле ему было обидно.

Я обвиняю этого человека, которого я не знаю, как зовут, но слышала, что его называют Савелием Петровичем, Бревном, а еще Законником, в том, что он организовал убийство Егора Насимова, собственноручно лишил жизни Алену Воробьеву и Юлию Ковальскую, а также покушался на мою жизнь.

Вот как это было.

Вот как это было.

Егор был не в моем вкусе: высокий, да, но худосочный и слишком умничал. Мне нравятся мужчины прямые и сильные, а Егор — не скажу что он был «тряпкой», но из тех, кто заговаривает проблему даже тогда, когда лучшее решение — дать в морду. Мы познакомились с ним на презентации проекта моих друзей — была у них безумная идея, что-то на стыке социологии и балета — типа того. Он пришел с Аленой, я была немного с ней знакома. Я видела, как он на меня смотрел: чувствовалось, что у него сейчас ширинка лопнет; это льстило, понятно, так что, когда Алена подошла нас познакомить, я не стала отговариваться нехваткой времени, и мы минут десять поболтали. Сразу было ясно, что если они с Аленой и спят, то ничего особенно серьезного между ними, во всяком случае, нет.

Егор занимался организацией клубных вечеринок, но по образованию был историк — ощущалось, как ему самому нравится этот ход конем. Только вечером, погуглив, я узнала, что еще он пишет статьи о кино — длинные и ни слова в простоте, но местами очень смешно.